Исследование, проведенное в 2001 году организацией National Household Travel, показало, что в каждом американском домохозяйстве имеется в среднем 1,9 машины (то есть фактически две). Это заметный скачок для страны, в которой в 1960-х годах две машины было только у двух из пяти семей.
Однако статистика предоставляет нам еще одну интересную цифру. То же исследование показало, что в среднем на домохозяйство приходится лишь 1,8 водителя — то есть количество водителей меньше, чем количество машин. Если бы все водители Америки одновременно сели за руль и поехали, то в гаражах осталось бы около 10 миллионов машин. Как видим, уже сейчас мы физически не можем управлять всеми имеющимися у нас автомобилями. А так как средние затраты на покупку и обслуживание машины составляют около $10 тысяч в год, мы как нация в целом тратим каждый год около $100 миллиардов на расходы, связанные с автомобилями, на которых мы не ездим.
Когда количество машин у нас в собственности превышает количество, которое мы можем использовать в единицу времени, мы удаляемся от потребительской реальности и попадаем в финансовую «сумеречную зону».
У нас нет нужды в дополнительных машинах, и мы не можем их использовать. Так почему же мы платим $100 миллиардов в год просто за то, что они спокойно стоят в гаражах и на парковках?
Ответ заключается в том, что иногда машина — это не просто средство передвижения. Мы тратим эти $100 миллиардов вовсе не на то, чтобы добраться до работы или супермаркета. Мы оплачиваем таким образом нечто совершенно иное.
Это заставляет меня вспомнить историю Бриттани. Впервые я встретился с ней много лет назад; она была из числа тех, кто испытывает маниакальную тягу к шопингу. История ее жизни (а также некоторых других людей, подверженных тому же стремлению) подвигла меня всерьез заняться изучением секретного языка денег.
Бриттани объясняла свои импульсивные траты необходимостью завладеть чем-то материальным, что помогало бы ей хорошо себя чувствовать. «Я вскакиваю и несусь в магазин, как только у меня появляется непреодолимое желание купить себе новую одежду, — рассказывала она мне. — Я впадаю в состояние какой-то опустошенности. Я чувствую безумие, истощение и бешенство».
Непреодолимое желание Бриттани делать покупки коренится в ее ощущении покинутости. Ее родители развелись, когда Бриттани было всего четыре года, и с тех пор она жила то с одним из них, то с другим, а иногда ее отправляли к тете или дедушке с бабушкой.
Бриттани быстро адаптировалась к этой схеме общения с родственниками и вскоре обнаружила, что она позволяет использовать деньги в качестве средства эмоционального обмена. Она интуитивно знала слабые места опекающих ее взрослых. Желая получить какую-либо вещь, Бриттани искусно и метко била в ахиллесову пяту. Мать была готова купить ей новое платье, как только Бриттани жаловалась, что чувствует себя несчастной. Девочка быстро научилась получать деньги от отца и умела с легкостью обработать дедушек и бабушек, чтобы удовлетворить свои капризы.
Для Бриттани деньги не были просто деньгами: она воспринимала их как некий клей, необходимый для удержания непрочных связей.