Известны две составляющие риска: опасность внешнего воздействия и неопределенность, неизвестность. Любой риск включает в себя два эти компонента. На рынках капитала гуляет два мифа: первый – будто финансовые институты и корпорации берут на себя риск, и второй – что весь риск приходится на долю крупных бизнес-структур с достаточно высокой капитализацией и прочным положением. Нет ничего более далекого от истины! Весь риск сползает вниз и ложится на плечи индивидуумов. Свидетельством тому являются события 1994-95 годов, до основания потрясшие инвестиционный мир.
Летом 94-го года площадка фьючерсов по индексу Nikkei на СМЕ стала вдруг чрезвычайно активной. Номинированный в долларах чикагский контракт отличался от номинированных в йенах контрактов, которые торговались на Osaka Securities Exchange (Осакская фондовая биржа, далее OSE) и на Singapore International Monetary Exchange (Сингапурская международная валютная биржа, далее SIMEX). Фьючерсная площадка на индекс Nikkei располагалась прямо за моим рабочим местом, поэтому все наши клиенты, работавшие с этим контрактом, проходили буквально через меня. Среди наших клиентов была одна лондонская фирма, заключившая сделки для сингапурского отделения банка Бэрингз (Barings).
Я принимал заказы от нескольких трейдеров, с которыми меня познакомил недавно скончавшийся Том Мэллон (Tom Mallon), коренной житель Нью-Йорка, переехавший вместе с семьей в Чикаго, где он стал главой фьючерсного офиса компании Меррилл Линч (Merrill Lynch). Он представил меня двум парням из Лондона. Они были представляющими брокерами (представляющий брокер – в США – независимый агент, который принимает заказы от клиентов на заключение биржевых сделок, но сам не ведет их счета и не принимает деньги или ценности в уплату депозита или маржи, а передает их биржевым брокерским компаниям). Среди их клиентов числились как розничные инвесторы, так и несколько компаний. Я брал 2 доллара за каждый исполняемый на моем деске контракт. Счет выставлялся третьей стороне (third-party billing). Другими словами, мы не клиринговали сделку, это делал другой комиссионный торговец фьючерсами. Мы только исполняли ордера, которые нам давали.
Никкеевский контракт был не очень активным инструментом, и шансы на хороший заработок были невелики. К тому же контракт был неудобен в работе, потому что на нем специализировалось всего несколько трейдеров и брокеров, и большая часть активности приходилась на первые минуты торговой сессии. В мои экспансионистские планы входило проникновение на фьючерсные площадки евродоллара и индекса S amp; P 500, что принесло бы мне хороший доход по комиссии.
Летом и осенью 1994 года японский фондовый рынок торговался в районе уровня 21000 пунктов по индексу Nikkei. Это был более-менее приемлемый уровень, на который японский фондовый рынок спустился с заоблачных высот, достигнутых им за пять лет до этого. Можно было считать, что он в той или иной степени соответствовал фундаменталиям японской экономики. Я стал получать заказы от трейдеров в Лондоне: купить 100 контрактов по цене открытия и продолжать покупать весь день, пока не дойду до 1000 контрактов. Ого! Это была половина дневного объема, и у меня могли появиться проблемы с ликвидностью. Исполнив первый ордер, я затем без лишнего шума размещал заказы среди локалов, стараясь избежать слишком заметного воздействия на рынок.
Заказы приходили раз в неделю. Начиная с декабря – почти каждый день. Частота поступления ордеров не снижалась вплоть до конца года. Количество контрактов варьировалось от 200 до 1000, но все они были на покупку. Все были довольны – клиенты в Лондоне, мои ребята, получившие бонусы.
Когда в начале 1995 года поток заказов почти иссяк, я почуял неладное. Счет, приносивший в месяц от 30 до 40 тысяч долларов дохода в виде комиссионных, обмелел настолько, что звонок в Лондон стоил больше, чем полученная за день комиссия. Тем не менее, я продолжал поддерживать контакт в надежде на то, что они еще раз превратятся в левиафана площадки на индекс Nikkei.
В сентябре мне позвонили из офиса в Лондоне. Трейдеры выполняли агентскую работу для третьей стороны. Будучи посредниками, они не были уверены в том, что точно знают, кто является конечным пользователем, но у них было ощущение проблемы. Только что прошло сообщение о колоссальных убытках старейшего английского банка Бэрингз – в размере 800 миллионов фунтов стерлингов! Бэрингз пользовался славой одного из престижнейших финансовых институтов мира. Этот банк ссужал английское правительство займами во времена наполеоновских войн, финансировал покупку Луизианы и постройку канала на озере Эри. Он был известен как банк Королевы.
Я тут же отправился в офис, а затем в компанию Никко. Мне хотелось удостовериться в том, что все бумаги в порядке на тот случай, если следователи захотят проверить документацию. Мое настойчивое требование сохранять все файлы принесло плоды. Все записи о сделках с площадки на индекс Nikkei были в целости и сохранности.
Ник Лисон (Nick Leeson), один-единственный трейдер банка Бэрингз, умудрился проиграть более 800 миллионов фунтов. В конце концов все выяснилось. Убытки были спрятаны на счете, который «перетекал» из одной временной зоны глобального рынка в другую. Счет поддерживался деньгами клиентов банка. Это был самый крупный скандал за всю историю британской банковской системы. 23 февраля Лисон улетел на самолете в Куала-Лумпур в попытке бесследно затеряться. Один из самых стабильных и надежных банков был повержен за несколько дней. Это было поразительно: трейдер-варвар и никуда не годящийся риск-менеджмент привели к одному из самых масштабных банковских крахов в истории. Открытые Лисоном позиции охватывали почти все временные зоны. В гроссбухи банка Бэрингз были занесены все фьючерсные и опционные контракты в США, Японии и Сингапуре. Якобы арбитражная торговля между различными биржами превратилась в спекулятивную деятельность с неверным направлением.
Проще выражаясь, Лисон поставил на кон деньги банка, и никто из банковских контролеров не врубился в происходящее. Не было ни риск-менеджмента, ни подотчетности, поэтому никто не смог обнаружить страшную концентрацию фьючерсных и опционных позиций и остановить это «кровотечение» до краха банка. В июне 1994 года индекс Nikkei находился на уровне 21000, в марте следующего года – уже на уровне 15720. Индекс потерял четверть своей стоимости, и для банка Бэрингз настали тяжелые времена.
Новость ураганом пронеслась по Чикаго. Проблемы были не только у банка Бэрингз, но и у бирж в Осаке и Сингапуре. На них пришлась большая часть сделок. Финансовые институты создают клиринговые организации для обеспечения гарантий проходящих через биржу сделок. С момента основания SIMEX СМЕ поддерживала с ней тесные отношения. Те из нас, кто работали на обеих биржах, отдавали себе отчет в серьезной угрозе расчетному механизму азиатских бирж, которые могли грохнуться вместе с банком Бэрингс. Чикагская площадка на индекс Nikkei была в панике!
В течение следующей недели большая часть открытого интереса осакской и сингапурской бирж переместилась в Чикаго. Трудность была лишь в том, что фьючерс на индекс Nikkei в Чикаго был номинирован в американских долларах, тогда как в Азии торговали на йены. Как следствие, перевод позиций сопровождался определенным риском изменения обменного курса. Следовательно, любой перенесенный контракт требовал валютного хеджирования.
Сообщения из Facebook